Судьба Лягушинского (рассказ)

Петр Алексеевич Лягушинский сосредоточенно и спокойно глядел на небо. Окна в его квартире были огромные; по сути он жил в атриуме – таковы были его требования при покупке нового дома. Ландшафтный дизайн в его поместье был стильный и лаконичный: сад цветных камней на заднем дворе и много зелени, прячущей в своих недрах уютные беседки. Он не был отшельником, но любил уединяться. Порой создавалось впечатление, что он прячется от всего мира, наполненного жестокостью и дисгармонией. Он любил бывать один во время размышлений, после трапезы – и не отходил от этого правила никогда. Многие жители по соседству считали его странным – излишне пугливым и скрытным: некоторые откровенно боялись его. Однако он не был хранителем какой-либо страшной тайны, принуждавшей его к одиночеству: ему просто было не о чем с ними говорить; его раздражало чужое любопытство и полное отсутствие деликатности. Возможно он был слегка высокомерен: порой его бесило чьё-либо присутствие – все эти шустрые, ярко разодетые пижоны, от которых рябило в глазах или серые забитые тихони; излишне худые или безобразно толстые; с вытянутыми физиономиями и пучеглазые… Уроды! Когда они, как назло, целым скопищем наваливались на его обитель с целью проведать что-либо, он готов был убить их всех! Или уплыть в самую глубокую пучину и навсегда закопаться в ил. Какое они имеют право, - думал он, - пусть докучают друг другу хоть до потери сознания; как хорошо, что я не похож на них! Затем он убегал в свой сад и суетливо скрывался там – в беседке, за беседкой, под беседкой… лишь бы никто не нашёл! Но соседей, не знавших ни одного правила приличия, всё это лишь распаляло. Поэтому когда им казалось, что хозяина нет дома, то они и вовсе перелезали через нехитрую ограду и рыскали по усадьбе в поисках добычи. А поскольку Пётр Алексеевич не копил сокровищ, то мародёрствовали они в основном по части еды, оставленной им в беседках или на красивых кружевных столиках прямо в саду. Лягушинский любил поесть: это была его слабость, которой он предавался безусловно и не жалел средств на добычу хорошей свежей пищи. Односельчане же, по большей части неряхи и бездельники, с какой-то животной страстью разоряли остатки его пиршеств. И в этом была их ошибка. Ибо Пётр Алексеевич никогда не покидал своего уютного поместья; и нужно быть совсем не наблюдательным, чтобы за долгое время соседства не заметить этого. Всем известно с какой самоотверженностью трудолюбивые хозяева защищают свою собственность. К Лягушинскому это относилось в десятикратной мере. Поэтому прижатый к стенке на своей собственной земле и на ещё более родной воде, Лягушинский действовал быстро, хладнокровно и эффективно – как боец элитного штурмового отряда. Прекрасные природные данные, ежедневные физические упражнения, холодный рассудок, железная воля и хищное стратегическое мышление многократно усиливали боевой эффект. За сотые доли секунды мещанин-тихоня превращался в средневекового японского самурая. Всего несколько бросков из засады – и ряды обнаглевших воров заметно редеют. Ещё пара молниеносных выпадов – и остальные грабители не досчитываются отдельных частей тела: кто пальцев, а кто и целых конечностей. Итог всегда одинаков: выжившие и не слишком покалеченные – бегут, растеряв кроме аппетита - самоуверенность и здоровье. Однако пострадавшие никогда никому не жаловались: выглядело бы это нелепо. Поэтому конфликт по-соседски заминался… до следующей крови…
Каждый раз после таких инцидентов Пётр Алексеевич долго не мог прийти в себя – он метался по саду, до бесконечности задавая себе один и тот же вопрос: почему, почему, почему??? В такие минуты ему не хватало воздуха и хотелось выпрыгнуть куда-то вверх, в небо. Им овладевал аффект и он, вытаращив глаза, начинал неистово перебирать всеми четырьмя конечностями. Чтобы забыться, он предавался своему единственному пороку – чревоугодию. Он ел импульсивно – отрывисто хватал пищу и руками заталкивал её себе в рот. Он был похож на снегоуборочную машину… Кто-то сказал, что традиция есть руками принадлежит гедонистам, тем, кто знает толк в удовольствиях, ибо в таком случае осязательное удовольствие от еды получает не только нёбо, но и руки. Да, Лягушинский был гедонистом: он получал удовольствие от еды и не боялся этого. Очень скоро живот его становился большим и круглым. И тогда он, забыв обо всём, падал на траву и запевал старинную былину – одну из тех, что он слышал в детстве от родителей. Сон одолевал его под утро, незаметно опутывая своими невидимыми водянистыми сетями, принося прекрасные сны, в которых Лягушинский свободно плавал по своему родному Заливу, заходя в бухты и натыкаясь на мели; ноги его скользили по родным, обросшим тиной камням, неповторимо пахло водорослями, плылось свободно и легко; дышалось и думалось – спокойно, и ничто не могло нарушить эту лёгкость и спокойствие. Кругом были знакомые черты: линия горизонта, деревья на берегу, валуны в песке и даже колышущаяся вода, каждую секунду разная, казалась ему одинаково знакомой; тёмная вода Ингрии… На следующий день, не смотря на лёгкое оцепенение, он по обыкновению был весёлым и бодрым, не держал никакого зла и, честно говоря, даже не помнил о минувших злоключениях. Начинался новый день, и Пётр Алексеевич спокойно и сосредоточенно глядел на ясное небо из своего уютного атриума.